Без рубрики
Земляк
Публикацию повествований о судьбах участников «РЭК» я решил начать с самого необычного, но в то же время, пожалуй, самого известного из них.
Вряд ли сегодня можно найти статью или книгу с воспоминаниями, репортаж или фильм об Особых бригадах, в которых не упоминалось бы о медведе, прибывшем во Францию с нашими частями.
За редким исключением, сведения о нем сводятся лишь к самому факту его пребывания во Франции. Причем почти каждый автор воспоминаний приписывает его именно к своему полку, утверждая, что звали медведя, то Мишка, то Тишка… Ну а бывший солдат 2-го Особого пехотного полка 1-й Особой бригады Сергей Яковлев вообще «вспоминал», что медведя они «подобрали на одном из островов, по пути во Францию».
На самом деле медведя звали Земляк и во Францию он прибыл вместе с 5-м Особым пехотным полком 3-й бригады в сентябре 1916 года.
Формирование штаба 3-й бригады и 5-го полка проходило в июне-июле 1916-го в Екатеринбурге, на территории Оровайских казарм. Рядом с ними находилась Сенная площадь и рынок, где продавали лошадей и прочую живность. По всей вероятности, там и купили русские офицеры маленького медвежонка. По версии Марины Антоновны Грей-Деникиной, купили его за 8 рублей и «вскладчину».
Другой потомок русских эмигрантов, Юрий Вячеславович Копылов, сын офицера 3-й Особой бригады, живший в Париже и более 40 лет собиравший архивы «РЭК», говорил, что это были офицеры 2-го батальона, штабс-капитан Прачек Александр Кузьмич (командир 5-й роты) и поручик Черняк Виктор Николаевич (командир 8-й роты).
Оба офицера будут награждены Георгиевским Оружием, за подвиги в боях у деревни Оберив, в феврале/марте 1917 г.
Продажа маленьких медвежат была на Руси делом обыденным. Добыли охотники медведицу, а ее осиротевших малышей перекупщикам на рынок отнесли, за пару целковых. (Есть на что в трактире «погулять»!)
А медвежатам куда дальше? Либо в табор к цыганам – плясать на ярмарках, либо в цирк, тоже на потеху публике.
Но нашему «топтыжке» была уготована иная судьба, уникальная!
Довелось ему и не одну тысячу верст по железным дорогам отмотать, и не одну тысячу морских миль пройти на пароходе «Императрица Екатерина II», и мир посмотреть, и пороху понюхать, и с известными людьми «познакомиться». Узнал Земляк и про дружбу фронтовую солдатскую, настоящую, и про подлость человеческую, малохольную…
Повидал наш медведь, чего и мужик русский отродясь не видал и не ведал! Есть в Ледовитом океане острова, Медвежьи скалы называются. Почему и в честь кого из мишкиной родни так их назвали — Бог весть, но только наш косолапый побывал в тех местах лично. Опасаясь атак немецких субмарин, наш транспорт, выйдя из Архангельска, сперва поднимался на север и, лишь обогнув Медвежьи скалы, начинал спускаться в Атлантику.
Сохранилась даже кинохроника с Земляком на «Императрице Екатерине II» (в скором времени ее можно будет увидеть на нашем сайте).
Совершив двухнедельное морское путешествие, наш герой прибыл во французский порт Брест.
Для него это путешествие стало «билетом в один конец», обратно в Россию он уже не вернулся.
О фронтовых буднях Земляка сохранилось совсем немного сведений. В разных статьях, репортажах и фильмах упоминается о том, как во время вражеской газовой атаки он «проявил смекалку» и зарылся мордой в сырую землю, чтобы не надышаться отравой.
Рассказывают и том, что лечили его от последствий отравления красным вином и что медведь пристрастился к этому «лекарству». Конечно, он был всеобщим любимцем еще и потому, что бойцы видели в нем связь с далекой Родиной. Солдаты из других подразделений, желая повидать земляка и сфотографироваться с ним на память, приходили во 2-й батальон 5-го полка с обязательными гостинцами. Несли фрукты, сахар, краюху хлеба с солью, а когда и бутылочку любимого мишкиного «лекарства»…
Любопытный момент! Медведь был всегда благодушен в окружении русских солдат, одетых в форму цвета хаки, но стоило появиться «голубым» французам, как Земляк начинал нервничать и огрызаться. Случалось, что особо смелым гостям доставалось отведать и когтистой мишкиной лапы.
Побывал Земляк и в лагере Ля Куртин, где произошел мятеж, расколовший русское воинское братство на два непримиримых лагеря. Тут-то и узнал он про подлость человеческую. Понимая, что офицеры не оставят полковой талисман мятежникам, облил какой-то негодяй кипятком нашего медведя.
Ну а после «триажа» оказался наш герой в 1-й категории и вместе с Русским Легионом Чести выступил в новый поход из лагеря Курно в Лаваль, где была создана Русская база.
После того как в марте 1920 года Русская база была окончательно расформирована и русские разъехались кто куда, передали нашего медведя в зоосад, где он провел остаток своей жизни, сидя в клетке, пока не умер в 1933 году.
В некоторых публикациях можно встретить упоминание о том, что «опекунство» над Земляком взяла Жанна Флорентина Буржуа, более известная под псевдонимом Мистангет.
Казалось бы, какая между ними связь? Но об этом позже…
Долгое время оставалось под вопросом, в какой именно зоосад попал наш Земляк. Существовало две версии: либо в Парижский зоопарк «Зверинец», либо в «Жарден-д’Акклиматасьон» в Булонском лесу, но достоверных сведений не было.
Подтверждение второй версии было получено совсем недавно, пару месяцев назад, после расшифровки и перевода на русский язык очередной тетради с воспоминаниями Натальи Васильевны Бодько, дочери офицера 1-го Особого полка Бодько Василия Семеновича.***
В 1918 году Василий Семенович женился на французской гражданке Марии Луизе Блан-Манжан и остался жить во Франции. Младшая из двух его дочерей, Наташа, родилась в 1920 году, а квартира, в которой семья прожила 14 лет, находилась в районе Пасси, улица дю Ранлаг, 131, совсем рядом с Булонским лесом.
Вот как вспоминала Наталья Васильевна семейные прогулки по «Саду акклиматизации»:
…Еще печальнее было видеть Мишу в его клетке. Именно этот бурый медведь сопровождал экспедиционный корпус из России во Францию. От такого зрелища у меня сжималось сердце… Бедный Миша был уже немолод, у него пожелтели зубы. Он лежал, забившись в угол, или бесцельно, устало бродил в тесном, темном и дурно пахнущем вольере. Время от времени он останавливался, просовывал между прутьями огромную лапу с длинными загнутыми когтями, словно что-то предлагая или прося. Или, наклонив голову, он хватался за прутья, пытаясь раздвинуть их, особенно когда папа́ разговаривал с ним по-русски. Я без объяснений чувствовала, осознавала всю трагедию этого несчастного зверя; понимала, как он страдает, но ничем не могла ему помочь… Единственным моим утешением было то, что мы покупали апельсины и приносили их медведю. Папа́ подзывал его и передавал угощение. Мишка аккуратно брал фрукты, ложился, держа их между своими большими, такими ловкими лапами и, проделав отверстие, с наслаждением сосал апельсиновый сок. Это была его такая редкая, последняя в жизни забава.
Любопытно, что и разгадка происхождения «опекунства госпожой Мистангет» над Земляком также нашлась в семейной истории Василия Бодько.
В течение нескольких лет, с 1918 по 1932 год, семья арендовала на лето дачу в городе Аркашон (департамент Жиронда), по адресу улица Пасси, 10. Дача называлась «Мулен Руж» и принадлежала одноименному парижскому кабаре, художественной руководительницей которого (с 1925 по 1929 год) и была госпожа Мистангет. Нетрудно догадаться, кто мог рассказать «королеве парижского Мюзик-холла» о русском медведе, живущем в Булонском лесу.
Но Жанна Флорентина была не единственной знаменитостью из мишкиных «знакомых». Много русских эмигрантов навещало его, бывал в гостях и русский писатель Александр Куприн.
Вот какой пронзительный рассказ Ивана Лукаша был опубликован в 1929 году в «Вестнике Союза офицеров участников войны»:
—
—
—
—
—
—
—
Однажды, купая меня в зеленоватых и прозрачных глазах своих, внезапно и горячо рассказал мне Александр Куприн одну историю:
– Берите ее себе, – и смеется.
Нельзя взять. Такую только Куприн может: от звериного она тепла, пылкой крови и мудрости. Я запомнил ее только кусками:
– Медведь был, российский потомственный зверь, Михайло Иванович Топтыгин. Друг-мишка. Довелось ему отбывать военную службу в российском пехотном полку: от самого Мурома солдаты везли. На корабль – в Марсель, с цветами по улицам французских городов, а с улиц в лагеря, а из лагерей в окопы, с тем российским полком.
Мишка, мягкий, бурый, на животе шерсть свалялась, глаза горячие, – широкой лапой солдатам спины чесал, как старая бабка. – «Почеши, Миша» – и чешет. А спать любил на самом солнце, подложив лапу под скулу, как дите. Умел, конечно, честь отдавать, а когда играла музыка полковая, – ходил мишка вразвалку, на задних лапах, норовя попасть в ногу со строем и, не попадая – ворчал.
И выучился знатно водку пить, – красное ли вино, ликеры, – ему все равно; прям из горлышка. Такой веселый!
Аким Нерефьев, осьмой роты ефрейтор, был у Мишки как бы в поводырях и банщиках. Каждую субботу Мишку в бадью окунали, и та медвежья бадья с российским полком по всем походам ходила. Аким всех блох михайловых выпарит. Михайло Иванович банное удовольствие обожал: сидит в бадье, урчит, лапой от мыла глаза трет и особливо высвистывает: хорошо-де…
А под Верденом заиграли французские горнисты атаку и поднялись из окопов французские полки, и поднялся тот российский пехотный полк, в самый туман, на рассвете.
И с осьмой ротой поднялся российский Мишка-медведь. Побежали солдаты в туман без «ура», молча. На задних лапах шагал с ними Мишка, оскаленный.
Ударил огонь. Залегли на перебежке солдаты. Залег с ними Мишка.
Ударил огонь. Акима Нерефьева, и сколько Акимов таких, – снесло огнем, смешало с землей их белые кости и кровь.
Но запели горнисты и поднялся снова в атаку российский тот полк. И дунуло тогда газами. От газа задыхаются в корчах, газ выедает глаза из глазниц, от газа ржавеет трава и железо.
Легли от газа полки. Мишка зарыл морду в землю, нагреб когтями земли на себя. И били отбой. И мало вернулось к окопу от того российского полка и от французских полков.
А ночью, на самые французские обозы, – извалянный в земле, громадный, сочится кровь из морды, – вышел неведомый медведь.
Идет на задних лапах, шатается, скребет морду когтями.
В кантине, в походной лавке французской, горел фонарь. Бородатые пуалю, в голубых измятых шинелях, почерневших от пороха и земли, – жались к стойке, чтобы глотнуть горячего вина, ободриться: отбита славная атака, товарищи легли на поле туманном, холодная ночь, на рассвете новая атака – шестнадцатая в те сутки…
И ввалился вдруг медведь в кантину, медведь русских товарищей. Кто шарахнулся от него, кто засмеялся. А медведище растолкал голубые шинели и ступил к стойке, будто он самый важный у трактирщика гость.
И какие были бутыли – зеленые, красные, с высокими горлышками, плоские, в соломенной плетенке, – похватал медведь с полок, поотбивал у них горлышки и залпом все до одной осушил: вылакал всю кантину французскую, отходил себя вином от газовой отравы.
И тут же предобродушно хлопнул всей лапищей по спине тощенького французского солдата, Жильома Андрэ, славного горниста славного Фландрского полка.
И пропал весь, как один Фландрский полк. Влюбились все в Мишку, будто он не медведь, а прекрасная танцовщица.
Сам дивизионный генерал, который, как будто, не улыбался от самого дня рождения, – поутру, когда с правого фланга стал во фронт новый русский доброволец, с забинтованной лапой и головой, – прижмурился, закашлялся и всхохотнул в голос, а за ним всхохотнул весь славный Фландрский полк.
И стал Мишка, а то Михаша, а то Мишук и Мишутка, а то и Михайлушка-батюшко, – зваться на действительной французской службе – Michka – с ударением на а…
Остатки того российского пехотного полка повстречали где-то на переходе славный Фландрский полк.
– А что же, братцы, Мишка-то наш? Полно бы ему гостить, пора и честь знать, – сказали русские солдаты.
А французы загоготали, захлопали о колени ладонями, выпучили глаза, другой и присел, всем полком просят, до самого командира, – «Подарите нам вашего Мишка, бравые русские солдаты, милые друзья, – что хотите, берите, а Мишка нам оставьте. Вот вам честное солдатское слово, что покуда мы живы, никто его не обидит, в высокой чести будем держать, другой генерал так не живет, как у нас Мишка: мы его в мраморной ванне купаем… А как кончим с победой войну, мы его вам в Россию с почестью доставим, с депутацией, в славный ваш пехотный полк… О, бравые русские друзья, не лишайте нас милого общества Мишка».
Ну, только что не на коленях.
Хорошо, подарить друзьям-товарищам можно, хотя бы и не земляки. Но как сам Мишка посмотрит. Пошли к Мишке полной толпой.
А он, ч…, шампанского с утра с господами офицерами навоззыхался, и на зарядном ящике как младенец спит. Опять же, мраморная ванна ему, как у бар, не бадья какая муромская…
Так и оставили медведя в том славном Фландрском полку, в знак памяти боевой и союза военного…
А как кончилась война – нет больше того российского пехотного полка, точно и вовсе не было, и сама Россия в тумане померкла. Долго думал славный Фландрский полк, кому же Мишку в Москву послать: да еще расстреляют Мишку в Москве, стала Россия страной расстрелов и голода.
Порешил славный Фландрский полк ждать мирной и ясной России, когда снова будет тот российский пехотный полк.
Так и разошлись боевые товарищи по мирным квартирам, а в казармы пришла молодежь. Стал Мишка невесел, чуждается. Кому-то лапой лицо ободрал, за ногу одного полковника хватил, да так неловко, – до самой кости.
И много ли, мало, но тогда отправили сердитого зверя в зоологический сад, что в Париже. Клетка просторная, светлая, – а все клетка, с решеткой железной.
И когда придет русский в зоологический сад, – а и много нынче русских во Франции, – как придет русский, знающий о Мишкиной военной службе, и отличиях боевых, как пойдет близко к решетке, и позовет тихо, по-русски:
– Здравствуй, Мишенька, Миша…
Сядет на корточки, у самой решетки, состарившийся бурый медведь и долго смотрит во все светло-карие глаза на русское лицо и замотает вдруг головой, заскулит, точно хочет сказать: «Посмотри, брат, какая нынче беда с российским Михайлой Топтыгиным»…
А кругом все дни шумят по-французски, – леденцы суют, морковь, хлеб пшеничный, – французы, те добрые, зовут с утра весь день:
– Мишка, Мишка, – с ударением на «а»…
И нынче стал забывать Мишка свой природный русский язык.
Вот такую благодатную историю и рассказал мне наспех однажды Куприн…
Жаль, что «только кусками запомнил» Иван Созонтович рассказ Александра Ивановича! Ведь Куприн-то знал подлинную историю Земляка.
Спросите, откуда такая уверенность? А оттуда же, из семейного архива отставного капитана Бодько!
Нетрудно догадаться, что Василий Семенович и есть тот «русский, знающий о Мишкиной военной службе» из рассказа.
Куприн жил с ними по соседству, там же, возле Булонского леса, и, по воспоминаниям Натальи Васильевны, «бывал часто у нас, он хорошо знал французский язык и долго “дискутировал” с мамой о литературе. У них были те же самые вкусы».
Вот такая удивительная и уникальная жизнь выпала нашему медведю. Смог бы еще кто-то из его сородичей похвастаться такими превратностями судьбы? Вряд ли…
А.М.
Вместо послесловия… В воспоминаниях Натальи Васильевны Бодько есть еще одна интересная запись. Она пишет, что когда нашего «Булонского узника» посетил ветеринар, оказалось, что он не «он», а «мадемуазель»…
Не имея возможности, как подтвердить, так и опровергнуть, это утверждение, сохраним интригу…
*фото из альбома Андрея Корлякова «Русский экспедиционный корпус»
**фотографии из альбома Эрнеста Шульца «Жизнь русских войск во Франции»
***в разделе «Литература» представлена книга Степановой Н.А. «Забытый герой забытой войны», посвященная Бодько В.С.
(Отдельная благодарность Осиповой Элине Николаевне за помощь в редактировании данной статьи)