Так как пароход был предназначен для плавания в тропических морях, в каютах «Сонтай» было ужасно холодно. Но ситуация менялась не только изо дня в день, но даже с каждым часом. Температура поднималась все выше и выше.
Мы пересекли Желтое море, бурное и холодное, Формозский пролив, Цусимский пролив, в ту пору еще полный трагических напоминаний о морской битве, в ходе которой была разгромлена мощная эскадра Рождественского.
На четвертый день пришла настоящая весна, превратившаяся в свою очередь на седьмой день в знойное лето, которое смягчала морская прохлада. Мы приближались к Сингапуру.
За это время мы сблизились с экипажем корабля. Наши обеды с большим количеством вина проходили в кругу морских офицеров. С семью из них на пятый или шестой день наш батюшка решил выпить на брудершафт. Это было фатальное решение. В результате он по очереди с каждым из этих моряков опустошил по целой бутылке шампанского. Пришлось призвать на помощь пономаря, чтобы довести попа до каюты. Помню угрюмую фигуру нашего командира, наблюдавшего эту сцену. Он был явно возмущен происходящим.
Мы проплывали так близко от берегов Суматры, что можно было четко различить каждое дерево девственного леса, куда, по утверждению моряков, еще никогда не ступала нога белого человека. Жаркий влажный ветер приносил волнующие ароматы неизвестных цветов.
Утром мы подошли к Сингапуру. Город находился еще далеко, в десяти километрах, но в голубом тумане уже вырисовывались очертания портовых сооружений. Воздух был насыщен странными испарениями, похожими на экзотические духи. Мы медленно приближались к порту. Было жарко, очень жарко. Пот ручьем струился по телу. Какая буйная растительность! На берегу слоны грузили огромные бревна на железнодорожные платформы. Они неторопливо исполняли свою работу с уверенностью портовых рабочих. В тени сидел надсмотрщик. Время от времени он что-то кричал. Наши солдаты, завороженно наблюдали эту картину, не в силах оторвать глаз.
Начались официальные визиты. В первую очередь нас посетили представители портовой администрации, затем русский и бельгийский консулы, последний в сопровождении жены, бледной, как мел. Я узнал, почему тропический климат вреден для европейских женщин: они становятся анемичными через два-три года жизни на экваторе. Посетители рассказали о стоимости жизни в Сингапуре, отметив, что здесь всё непомерно дорого, особенно если пытаться жить по-европейски. Картошку тут считают шикарным экзотическим фруктом и т.д.
Наш полковник нанес визит морскому командованию. Перед уходом он приказал мне составить приказ по полку. Я должен был коротенько, в 10-15 строк, описать нашу остановку 9 марта 1916 года. Я потратил два часа на сочинение этого приказа. Каждую минуту я вынужден был прерываться, поднимать руки и стоять так под вентилятором, чтобы обсохнуть. Но из-за жары все мои старания были бесплодны.
Но нас ожидали значительно более серьезные испытания. Наше подразделение должно было маршировать перед командующим британских войск. В форме номер один мы вышли на улицы Сингапура. Наши сапоги погружались в расплавленный асфальт, ставший почти жидким под лучами утреннего солнца. Ближе к полудню мы построились в пункте, из которого должен был начаться наш парад. Жара стояла невыносимая. Позже я узнал, что на солнце температура воздуха достигал 62 градусов. В парадном строю я, соблюдая положенную дистанцию, находился в двадцати шагах позади полковника. Улучив минутку, я бросил взгляд на наших солдат. Они были багровые и имели почти больной вид. Добавлю, что британцы, в шортах и рубашках «Лакост», казалось, смотрели на нас с высокомерием и насмешкой. Наконец, под звуки нашего марша, похожего на ярмарочную польку, два батальона пришли в движение и прошагали мимо группы британских офицеров. Этот марш сочинил наш капельмейстер, которого я сам где-то нанял, не помню, где. Салютуя генералу своей шашкой, я старался ее не уронить. Она была не столь тяжела, но из-за жары я сильно ослабел. Все прошло без происшествий.
Вечером мы присутствовали на торжественном приеме в «Ройял Отель» — самом шикарном ресторане Сингапура. Чтобы туда добраться, я нанял рикшу. Произошедший при этом маленький эпизод позволил мне, говоря языком нашего времени, познакомиться с привычками «колонизаторов». Я собирался заплатить преждевременно состарившемуся, потертому рикше. Делал я это очень медленно, так как мне было сложно разобраться в стоимости каждой монеты — «рупии». Полагаю, моя медлительность вывела из себя туземца-полицейского, наблюдавшего за этой сценой. Произнеся пару слов, он хлестнул бамбуковой тростью по ногам бедного старика. Не помня себя от возмущения, я обнажил шашку и бросился на этого гнусного «защитника общественного порядка», который был вынужден убегать со всех ног. Мой старый рикша долго благодарил меня на английском и на своем родном языке.
Огромный белый зал. Все вокруг белоснежное. Тишина, как в храме. Все столики заняты представителями местного высшего общества. Мужчины в смокингах. Дамы в откровенных декольте на спине, но грудь при этом тщательно закрыта. Исполняя вечернюю церемонию, все в почти религиозной тишине пьют либо «очень сухое» шампанское, либо другие, более крепкие напитки. Затем все едят под звуки «Осенней песни» Чайковского, которую исполняют малайские музыканты. Мы слушаем это произведение с особым трепетом.
После обеда полковник, сопровождаемый командирами батальонов, решил поискать еще какие-нибудь развлечения. Я тенью следую за ним. Шофер нашего такси расхваливает «Русский дом», самое модное заведение в городе. Заинтригованные, мы решаем навестить соотечественников. «Русский дом» находится в ряду подобных ему ресторанов, китайских, японских. Здания почти не отличаются друг от друга: все одноэтажные, три окна, широко открытая дверь, ярко освещенный коридор. Ночная жизнь вступает в свои права. Столы, стоящие в центре улицы, уставлены неведомыми нам блюдами. Повара, почти все — китайцы, на глазах у присутствующих готовят яства, а посетители тут же их пробуют. Толпы матросов разных национальностей сидят за столиками, толпятся у входов.
Наше такси, пробившись через толпу, останавливается у одного из домов. Мы входим. По очереди, соразмерно чину и возрасту. Слышим женский голос, говорящий привычные русские фразы. Нас приглашают с неподражаемым одесским акцентом: «О, да это же русские офицеры!». Мы попадаем в общество трех одетых в черные платья дам, очень милых и весьма элегантных. До самого нашего ухода это был на сто процентов официальный прием, встреча соотечественников, находящихся вдали от родины. Около двух часов ночи, после большой порции шампанского, мы расстаемся как старые добрые друзья.
Возвратившись в порт, мы видим, как наши солдаты, хмельные, но еще держащиеся на ногах, приносят бесчувственное тело чиновника военного времени г-на Кудрявцева (Михаил Федорович, надворный советник, делопроизводитель полка), «дедушки», как мы его называли. Его шеф, несчастный и мягкий капитан Багрянский (Александр Васильевич, начальник хозяйственной части), безмолвно наблюдает эту сцену. С этим чиновником нас ожидает еще множество подобных неприятностей.
Еще один знойный день. Что-то делать совершенно невозможно. Не в силах выносить жару, царящую на корабле, особенно во время погрузки угля, я убежал в город, где меня ожидала новая встреча с выходцем из Одессы. Играя на чувствах солидарности уроженцев Юга России, он уговорил меня купить у него райскую птичку, которая, впрочем, впоследствии, к моменту прибытия во Францию растеряла все свои красивые перья.
Мы ждем прибытия русских миноносцев, которые будут нас сопровождать. По слухам, немцы сделают все возможное, чтобы отправить наш пароход на дно. Подумать только, две с половиной тысячи человек! Какая это будет для них удача!
Сингапур. Скалистые берега при выходе из порта. Фотограф Э.Шульц (фото из коллекции В.Середы)
Прибывшие миноносцы встали на выходе из порта, ожидая нас. Я познакомился с мичманом, моим сверстником, и тот пригласил меня в гости. Какое странное чувство неуверенности ощущаешь, ступая по шаткой палубе одного из таких кораблей! Мой хозяин имел в услужении маленького негритёнка лет двенадцати — тринадцати, вполне сносно говорящего по-русски. «Не хотите ли приобрести такого же мальчишку?» — спросил он, — «Это очень просто и дешево — всего 200 рупий. Достаточно подписать у нотариуса договор. Можно выбирать. Множество семей было бы не против уступить Вам своего ребенка».
Варыпаев Борис Павлович, коллежский асессор, старший врач 2-го Особого пехотного полка.
Наш старший врач (Варыпаев Б.П.) отсоветовал мне совершать подобные приобретения: «И что ты будешь с ним делать? В Европе у него откроется чахотка. Тебя это обрадует?» Такой аргумент произвел должный эффект. Я отказался от подобных планов и не стал таскать с собой черного прислужника. У меня было много денег, казначей выдал мне 1500 золотых франков для покупки лошади, совершенно ненужной в морском плавании, впрочем, также как и негритенок.
И вот снова «Сонтай» разрезает волны. Миноносцы то бегут перед нами вместе с дельфинами, то чертят зигзаги позади, двигаясь то быстрее, то медленнее, полностью скрываясь в океанских волнах. Вдруг внимание одного из них привлек маленький китайский пароходик. Неужели в подобных условиях это старое корыто может оказаться вражеским немецким кораблем? Нет, это просто небольшое каботажное судно. Оно не представляет опасности. Маневры миноносцев и дельфинов продолжают развлекать нас с утра до вечера. Вечером мы получили известие из Франции. Там начиналась битва под Верденом.
К этому моменту наш распорядок был четко отработан. В соответствии с распоряжениями командира, рабочий день начался в 6 часов утра, с восходом солнца, и к 8 часам утра заканчивался. Эти два часа предназначались для занятий с солдатами, изучения уставов и регламентов и устных опросов. Ежедневно урок завершался упражнением по использованию спасательного пояса. После 8 часов все замирало под гнетом тяжелого влажного зноя.
Наш переход от Сингапура до самых Никобарских островов был отмечен одним забавным происшествием. Наши солдаты были возмущены тем, что кашевары-аннамиты (вьетнамцы), забивая коров, бросали жир в море. Уступая неоднократным требованиям солдат, полковник разрешил нашим поварам заменить вьетнамцев и приготовить обед по своему рецепту. Аннамиты праздно наблюдали за работой и, как обычно, смеялись, казалось, безо всякой причины. Через час по палубам поплыл аромат щей. Но результаты приготовления этого блюда превзошли все ожидания. У 700 человек из 2500 прихватило животы. Батальонный лекарь Фрид (Берко Мордухович, младший врач 2-го ОПП) опустошил все запасы касторки, чтобы обслужить больных, стоявших в очереди в уборные.
Назавтра, усмехаясь и сверкая белыми зубами, вьетнамцы вновь приступили к своим обязанностям, не скрывая своего триумфа. Как и прежде, к огромной радости акул огромный кусок жира улетел в море.
Снимок сделан на борту парохода «Латуш Тревиль». Фотограф Э.Шульц (фото из коллекции В.Середы)
Никобарские острова,14 марта 1916
Не помню, почему наша маленькая эскадра оказалась вдали от больших морских путей в прелестной бухте у одного из Никобарских островов, находящихся ровно на полпути между Сингапуром и Коломбо. Таков был приказ адмиралтейства Сингапура. Конечно, вся наша молодежь во главе со священником высадилась на берег.
(Из всех пяти транспортов, вышедших из Даляня с личным составом 1-й Особой бригады на борту, только пассажиры «Сонтая» посетили эту «прелестную бухту». Жаль фотографий, запечатлевших этот визит, обнаружить не удалось. Надеюсь, пока не удалось!)
Узкая тропинка вела в маленькую малайскую деревню. Два десятка хижин были построены на высоких сваях для защиты от ночных зверей.
Здесь, как нигде прежде, я смог оценить всю силу знания английского языка. Эти островитяне, видевшие англичан не чаще двух раз в году, все говорили по-английски. Очень просто, но абсолютно понятно. Они выучили язык, продавая кокосовые орехи жителям Сингапура.
Долгое ожидание инструкций адмиралтейства было использовано с пользой. Все три дня банкетный зал работал без перерыва. Сегодня давали прием русские, а завтра их принимали французские моряки и т.д. Шампанское вновь лилось рекой.
Однажды вечером на шлюпках эскадры все прибыли на берег. Но, возвращаясь после вечеринки, батюшка решил подражать Господу нашему, которому он служил, и пошел пешком «по морю аки по суху». Секундой позже он уже из последних сил барахтался в воде, откуда мы его и вытащили, мокрого, но довольного и громко смеющегося. Назавтра его просолившаяся одежда, стала жесткой и непригодной для носки. Таков был результат его слишком опрометчивого поступка.
Наконец, на третий день, еще до восхода солнца мы оставили Никобарские острова и взяли курс на Цейлон. Семь дней мы слушали музыку волн, бивших о борт парохода, сравнивали синхронность бесконечных игр дельфинов и маневров наших сторожей-миноносцев, наблюдали фонтаны воды, которые выбрасывали кашалоты. Единственное, что за это время нарушило монотонность этого движения и однообразие наших развлечений, – это появление элегантного силуэта четырёхтрубного военного корабля, который на большом расстоянии шел с нами параллельным курсом несколько часов подряд, а затем, послав нам приветствие, исчез там, где море сливается с небом. А неутомимые машины «Сонтай» глухо отстукивали свой ритм, эхом отдававшийся где-то в морской глубине. Но этот гул был не в состоянии заглушить плеска волн. Вероятно, та же музыка убаюкивала уходивших в неизвестность конкистадоров, воспетых в стихах Жосе Мария де Эредия (французский поэт кубинского происхождения).
Следующей ночью, перед нашим прибытием в Коломбо начался шторм. Волны, огромные и холодные, заливали палубу, и молнии разрезали мрачное небо. Потоки ливня соединялись с волнами, но никто не хотел уходить с палубы, этот душ был таким приятным, а «Сонтай» казался таким надежным.
К утру все стихло. Мы пришвартовались в порту Коломбо.
Напротив нас стоял огромный австралийский корабль, полный солдат в хаки. Они кричали, махали руками в нашу сторону, русские солдаты отвечали им такими же воодушевленными криками и жестами.
Порт Коломбо. Остров Цейлон. Фотограф Э.Шульц (фото из коллекции В.Середы)
Коломбо,19 марта 1916
Коломбо! Какой сказочный город!
Аромат цветов, смешанный с запахом расплавленного асфальта, остался для меня навсегда символом тропиков. Но здесь дышалось значительно легче, чем в Сингапуре.
По правде сказать, в конторах, банках, везде, куда я заходил по делам службы, обстановка была такой же, что и в Сингапуре. Поверх голов служащих хрипели вентиляторы, столы трещали под тяжестью металлических емкостей, наполненных кусочками льда и напитками, которые все пили без перерыва.
Коломбо. Улица в городе. Фотограф Э.Шульц (фото из коллекции В.Середы)
Наши солдаты, плотным строем, по четыре, со всеми знаками отличия, с офицерами во главе каждого подразделения, прошли по улицам города. Повсюду они собирали толпы зрителей и привлекали внимание жителей.
Мы с батюшкой отправились в квартал аборигенов. К сожалению, полной неудачей закончилась наша попытка проникнуть в какой-то храм (буддистский или иной, не знаю), откуда доносилось пение и сложный запах бензина. Нас прогнал священник в ритуальном одеянии, весь разрисованный белыми полосами. Разочарованные, мы зашли в магазинчик, чтобы купить какой-нибудь сувенир. Мне кажется, что нигде в мире нет таких торговцев-мошенников, как в Коломбо! Я купил аметист за 20 долларов, проданный как камень без дефектов. Бедная Рене Троке из «Мулен Руж», которой я подарил этот самоцвет! Я был так тронут, что оставил ей камень в дар за незабываемую ночь, на память о ее нежности и страсти. Несколько месяцев спустя она горько жаловалась мне, рассказав, что цена этого подарка оказалась меньше пятой части той суммы, что была за него отдана.
Назавтра мне удалось провести несколько часов на пляже в М., самом модном месте, центре мировой жизни Коломбо. Проходя между стволов кокосовых пальм, можно было любоваться мерно набегавшими на песок океанскими волнами, такими голубыми, увенчанными белой пеной. С каким восторгом я увидел такие же волны сорок лет спустя в сцене фильма «Мост через реку Квай», снимавшейся в этих местах. Для меня это стало настоящим путешествием в «страну воспоминаний».
Вечером полковник взял меня с собой меня на прогулку по окраине города. Было очень темно. Мы шли по лугу, заросшему травой. Двигаясь в сторону передвижного бара, излучающего слепящий свет, мы ступали наощупь. Вдруг мой полковник с воплем упал. Я схватился за шашку. Предметом, о который споткнулся полковник, оказался мертвецки пьяный австралийский солдат. Но он валялся на траве не один, в нескольких шагах мы нашли другого, третьего. Все вокруг было усеяно храпящими пьяницами. Это были именно те отличные солдаты, которые восхитили нас утром. Нам потребовалось немало сил, чтобы пробраться к бару, абсолютно пустому, окруженному лежащими клиентами.
И вновь наш «Сонтай» с монотонным шумом рассекал океанские волны. Теперь мы держали курс в Джибути, куда прибыли 30 апреля 1916 года.
За время пути умерли два молодых солдата от скоротечной чахотки — следствие экваториального климата. Это были наши первые похороны. Покойные были опущены в воду.
Наконец, мы дошли до Джибути.
Джибути. Погрузка угля. Фотограф Э.Шульц (фото из коллекции В.Середы)
Африка, которая простиралась перед нами, была раскрашена всего в три цвета: синие небо и вода, красные горы и желтые, почти белесые песчаные берега. Джибути с палубы корабля выглядел иллюстрацией к «Тысяче и одной ночи». К сожалению, при более близком знакомстве город показался похожим на сточную канаву. Улицы были завалены всякого рода мусором. Множество лавок, которые здесь назывались «базар», заполняли толпы сомалийцев, высоких и тощих, как скелеты.
Целые кварталы глинобитных хижин занимали публичные дома, откуда выходили толпы женщин различных мастей, буквально хватающих проходящих мимо, даже тех, которые едут в экипажах как мы с племянником губернатора. Мой спутник отвесил оплеуху симпатичной арабке, вцепившейся в мой френч. Странно, но эта пощечина почему-то произвела на меня удручающее впечатление.
Официальный обед у русского консула – ливанца. Было ужасно жарко. Господи, как трудно было есть и пить, и, что самое мучительное, казаться «светским»! Полковник приказал мне ухаживать за дочерьми консула – двумя юными девицами, бесцветными и невзрачными. Наиболее интересным персонажем среди приглашенных был пожилой абиссинец, бывший посол негуса Эфиопии (Негус — титул императора Эфиопии) в Санкт-Петербурге. Этот старик с седой бородой, выделявшейся на фоне кожи шоколадного цвета, имел правильные черты лица, оживлявшиеся удивительно юной улыбкой. Он рассказывал нам на русском языке, который успел уже основательно подзабыть, истории из жизни при Дворе российского Императора.
Прощай, Джибути! Копия сибирского Каинска. Такой же безрадостный город, но только раскаленный добела. Прощайте, полицейские в юбках! В такой одежде они выглядели весьма двусмысленно, и возмущали капитана Юрьева-Пековца, нашего обаятельного украинца, задавшего хорошую взбучку одному из этих «стражей порядка».
Я не уверен, но предполагаю, что Красное море самое теплое в мире. Это настоящая доменная печь. Персонал машинного отделения, состоящий из европейцев, не мог нести вахту при температуре в 70 — 80 градусов выше нуля. Их заменили арабами. Инженеры и механики спускались к машинам на час-полтора максимум. Семь часов пути превратились для всех нас в настоящее мучение. Невозможно было что-либо проглотить, мы могли только безостановочно пить.
Когда, наконец, наш «Сонтай» вошел в Суэцкий канал, мы испытали огромное облегчение. Какая свежесть после этого адского пекла Красного моря!
Вход в Суэцкий канал. Фотограф Э.Шульц (фото из коллекции В.Середы)
Трое суток мы оставались в водах озера возле города Исмаилия в компании с гигантским пароходом «Париж» водоизмещением двадцать тысяч тонн, приспособленным для транспортировки войск. Мы пережидали возможное нападение турок, которые предположительно собирались атаковать канал со стороны пустыни. Интересно, что мог сделать наш полк без оружия? Наши солдаты получили винтовки только в лагере Майи.
Через три дня после обеда мы добрались до Порт-Саида. Наш пароход медленно приближался к конечному пункту путешествия и находился уже в одном шаге от цели. Справа от нас раскинулась белая, выжженная пустыня. Казалось над этим царством песков солнце никогда не заходит. Слева была такая же пустыня, но оживленная редкими деревьями вдоль железнодорожных путей, по которым катили поезда, так мало похожие на наши вагоны и локомотивы.
Седьмого апреля, после короткой стоянки в Порт-Саиде, во время которой мои товарищи притащили из города сигареты и порнографические открытки, мы серым и холодным утром вышли в Средиземное море. Теперь на градуснике было всего +27.
(Здесь следует внести небольшое дополнение. Возможно, с годами автор забыл об этой детали путешествия, либо счёл её несущественной. Дело в том, что на момент прибытия «Сонтая» в Порт-Саид, на Большом соляном озере его уже 10 дней дожидался транспорт «Лютеция». Очень большой и очень быстроходный красавец-пароход. Ещё 28 марта на него были перегружены чины 2-го Особого полка, вышедшие из Даляня на пароходе «Гималайя», на неделю раньше основного состава полка. «Сонтай», изначально перегруженный, как и «Гималайя», поделился частью своих пассажиров с «Лютецией». Дальнейший маршрут до Марселя они проделали вместе.)
Пароход «Лютеция»
Море было неспокойно, и наш «Сонтай» раскачивался, борясь с волнами. Я с удовольствием одел на себя шерстяной жилет. Перед нами бежали три французских миноносца. Теперь ситуация перестала быть забавной, мы находились в опасной зоне. Море здесь бороздили немецкие и австрийские подводные лодки, и мы в любую минуту могли ожидать их нападения. За время похода нам случалось два-три раза в день надевать спасательные пояса. Ночью один из миноносцев следовал за нами в кильватере, подойдя почти вплотную к корме «Сонтая». Два других непрерывно сновали в различных направлениях, прощупывая море и обмениваясь световыми сигналами. Однажды один из кораблей охранения очень близко, километрах в двух заметил перископ. Как охотничий пес он бросился в направлении врага, который предпочел удрать. Мы все, одев спасательные пояса, следили за увлекательными, но такими опасными для нас маневрами. В конце концов, капитан отказался от привычного маршрута, выбрав более долгий, но менее рискованный путь.
На четвертый день мы подошли совсем близко к окруженному пенными волнами острову Мальта, больше похожему не на настоящий остров, а на театральные декорации. Там к нашей эскадре присоединилось английское торговое судно водоизмещением в 3 — 4 тысячи тонн.
Седьмая и последняя ночь. Мы скользим во мраке вдоль берегов Италии. Все огни потушены, из-за штормовых волн иллюминаторы тщательно задраены. На борту парохода царит необычайное оживление. Мы даем прощальный ужин нашим хозяевам — офицерам «Сонтая». Кают-компания ярко освещена. Все вспоминают проведенные вместе дни, тосты следуют друг за другом. Когда ужин был уже почти завершен, ко мне подбежал наш молодой радист, у него было важное известие. Шепотом он попросил меня передать командиру, что английское торговое судно, которое шло вместе с нами от берегов Мальты, торпедировано и просит о помощи. Я в свою очередь шепотом сообщил новость, переданную радистом, полковнику, очень оживленному и веселому. «Это невозможно», — ответил командир, — «я не могу подвергать опасности две с половиной тысячи человек, чтобы спасти два десятка. Ничего никому не говорите». Капитан «Сонтая» внимательно посмотрел на нас, ничего не говоря, но было понятно, что он согласен с решением командира.
(Во время Первой Мировой войны большие потери понесли морские силы обеих сторон. Только страны Антанты, в следствии атак немецкий субмарин и столкновений с минами, потеряли более трёхсот пароходов. Удивительно, но факт! Ни один из транспортов перевозивших наши войска (а таких перевозок было более 30-ти), не был атакован и не пострадал. Иначе, как Божиим промыслом объяснить это не возьмусь…)
Спать отправились поздно. Новость не произвела на Дьяконова никакого впечатления. По крайней мере, внешне. Остальные узнали о происшествии только следующим утром.
